Она допела, постояла на сцене еще какое-то время с закрытыми глазами, а потом счастливая, нездешняя, полетная, распахнула их прямо на меня и улыбнулась такой солнечной улыбкой, что я, не успев подготовиться к взгляду, так и остался примагниченный этим сиянием, пока кто-то из музыкантов не окликнул Асю, и только тогда она отпустила меня.
Ребята убирали инструменты, а она порхала от одного к другому, обнимала, усаживалась рядом на пол, гладила корпус гитары, шептала слова благодарности барабанам, посылала воздушные поцелуи в зал, что было не совсем безопасно – несколько подвыпивших посетителей клуба ухмылялись в ответ, кидали недвусмысленные взгляды на сцену, один из них громко комментировал Асино выступление в выражениях, которые я бы предпочел не слышать. От непривычного шума разболелась голова, но я пытался сосредоточиться на разговоре с Николаем, который был очень доволен концертом и хотел прямо сейчас обсудить перспективы дальнейшего сотрудничества. Боковым зрением я фиксировал беспрерывное мелькание розовой юбки на сцене и в конце концов перестал видеть что-либо, кроме цветного пятна. В голове шумело все сильней. Извинившись перед Николаем, я вышел на крышу.
Большое розовое облако уменьшилось и превратилось в одинокий, еле различимый башмачок внизу. Вспомнил минуты перед концертом – уединение на краю крыши, дрожь в ногах (всегда боялся высоты), энергичные Асины пальцы на моей щеке… Тиски стали потихоньку отпускать голову.
Вот что было тяжелее всего во время концерта: она как будто принадлежала всем. Бередящий, обволакивающий голос, босые ноги, на обтянутой черной тканью сцене, пальцы, погруженные в пепельные волны волос… Я хотел, чтобы все это было только здесь, только со мной, на краю пропасти.
На крышу постепенно подтянулись ребята из группы, кто-то еще. Бутылки гуляли по кругу, бренчала гитара, вспыхивали огоньки сигарет, разговор становился все оживленнее. Ася была везде – пряталась с головой в куртку Антона, затягивалась чьей-то сигаретой, держа ее странно, скрещенными пальцами, улыбалась небу и невидимым звездам, мурлыкала себе под нос, положив подбородок на голову высокого парня, сидящего у ее ног.
Мне снова стало нечем дышать, во рту было сухо, противно. Мучительное состояние зажатости, нелюбви к себе. Я хорошо знал его с детства – чем сильнее хотелось быть проще, свободней, тем скованней я чувствовал себя в компании. Казалось, я лишний на этой крыше и может быть, – в жизни. И все это видят. Хотелось сделать что-то. Ринуться за Асиной балеткой вниз или хотя бы закурить (я не делал этого лет с семнадцати) – красиво, раскованно, естественно.
Жужжание в голове стало еще громче, что-то пульсировало, жгло, раздирало изнутри, когда на виски легли прохладные, сухие ладони, пахнущие дымом и чем-то летним, полевым, словно сигаретами с чабрецом.
– Так никуда не годится, Вадим, – прошептала Ася мне на ухо. – Сейчас мы тебя полечим.
И принялась медленными круговыми движениями массировать мою голову.